Статья для каталога выставки М.Яхилевича «Переходы» в музее Арада. 2000 год.

Михаил всегда знал, что он художник. С детства, когда он рисовал в мастерской у дедушки, художника Меира Аксельрода.

Профессиональное образование Михаил получил в Школе-студии МХАТа по специальности художник-постановщик, по окончании которой был направлен на практику в казахский город Кокчетав, где создавался новый театр. Через два года Михаил вернулся в Москву, но не задержался в ней надолго. Он много ездил по городам бывшего Советского Союза, оформил более 50 спектаклей, в том числе и в Москве. Профессия сценографа давала средства к существованию, но не только – она  приносила удовлетворение, когда где-нибудь далеко, куда реже наезжали идеологические комиссии, удавалось сделать что-то настоящее, смелое и свое.

Бесконечные поездки по стране мешали заниматься тем, к чему художник больше всего стремился. Его всегда привлекала станковая живопись. Первые персональные выставки в Москве имели успех, постепенно менялся круг тем. Импрессионистически легкие полотна (пейзажи Коктебеля и Судака, впечатления летних отпусков) сменились более обобщенными композициями, взгляд стал острей и критичней. Очереди за хлебом в сельпо, покосившиеся фонари, под которыми валяются пьяные работяги, грузчики среди пустых ящиков, точно дети среди разбросанных кубиков… В конце 80-х гг. Михаилу предложили выставку в Иерусалиме. Эта поездка оказала решающее влияние на всю последующую жизнь художника. В 1990г. Михаил с женой и маленькой дочкой переехал в Израиль. Его новые картины были репродуцированы в календаре «Еврейские праздники»: маскарадное шествие на «Пурим», шалаши Праздника Кущей, торжественная пасхальная трапеза. Этнографическое и национальное не было доминантой. Все окрашено мягкой иронией, столь характерной для творчества Яхилевича в целом. Но израильская действительность, где праздники – важная, но не главная составляющая жизни, стала предлагать другие темы.

Трудный период жизни отражен во многих сериях, написанных в мастерской, арендованной художником в Араде. Сложившийся стиль его живописи претерпел изменения. Поражает, насколько быстро и в то же время органично совершился этот переход. Первоначальные впечатления от новой страны сконцентрировались, очистились от всего, что мешало проявлению главной пластической мысли. Арад – город в пустыне Негев стал главным персонажем философской серии «Стены»

Картины лишены сюжетной занимательности. Жестко отобраны средства: неожиданные, но всегда логически оправданные ракурсы, приглушенный цвет, точная линия, плоскости накладываются друг на друга, множатся, образуя неразрывные структуры. Но геометризм этих работ не холоден и не умозрителен – очевидно мощное

исповедальное  начало.

Угол балкона – нос корабля, плывущего над бездной. Взгляд человека на балконе упирается в стену, заслоняющую горизонт. В жалкий клочок пространства над стеной норовят втиснуться бетонные безглазые коробки домов. Человеку не дано знать, что скрывает стена, не дано увидеть свое будущее. Стена становится знаком и символом – преградой между прошлым и грядущим, жизнью и смертью, между познанным и непознаваемым. Символическая стена неожиданно превратилась в реальность – нескольким иерусалимским художникам, в числе которых был и Михаил, предложили расписать стену, отделяющую жилой район города от близлежащей арабской деревни.

Стена возводилась для защиты улиц и домов, подвергающихся частым обстрелам. Эта роспись, воспроизводящая реальный пейзаж, четко вписывается в парадоксальность израильской жизни. На парадоксе построены и картины последних лет. На одной из них стена образует покосившийся квадрат; на стороне, обращенной к зрителю, знакомый по туристическим проспектам вид Иерусалима, внутри квадрата кучка людей, позирующих перед фотографом – иллюзия благополучного существования в клетке. Образ стены модифицируется, изменяется – масса камня преображается в толщу воды, пустыня становится морем. Вода заливает все пространство картины, человеческая фигура, входящая в море – знак одиночества, но такая же фигура, выбравшаяся на берег, оживающая, воспринимается несколько иначе – как возможность выхода.

Удивляет, как такие глубокие, располагающие к философским раздумьям работы сочетаются с живым, общительным характером М. Яхилевича. В квартире художника под Иерусалимом не замолкает телефон, художник живет интенсивно,  с полной отдачей. Он организует выставки, творческие поездки, читает лекции об искусстве.

« Современный человек подчас вынужден находиться в том же ритме, в котором происходит пульсация зрительных образов на экране телевизора или компьютера. Он теряет критерии, перестает понимать, что это такое – смотреть выставку или читать книгу. И, может быть, мои работы – это своего рода попытка защиты…» (Из интервью художника московской газете).